Когда старик, а теперь он выглядел именно так, молча, шаркающей походкой прошел мимо выскочивших навстречу домочадцев прямиком к себе в кабинет, оставшиеся на лестнице мать и сын тревожно переглянулись и бросились следом. Все так же молча глава семьи проследовал к своему месту, споткнувшись на ступеньке, положил на поверхность незнакомую папку и уселся в кресло, упершись локтями на стол, а лбом в сплетенные пальцами кисти рук.
- Все так плохо?
- Он требует мою голову.
- Как? - ахнула княгиня.
- Не бойся, не в том смысле. Мне приказали отойти от дел, передать власть любому сыну и никогда больше не посещать ни столицу, ни другие крупные города. Алексиум нам опять урежут, а о Камчатской концессии можем вообще забыть, отберут еще кое-что, но это уже по мелочи. Возможно, придется отдать Лину или Катю кому-нибудь из царских любимчиков со значительным приданым, но это пока не точно.
- Господи, это ведь натуральная ссылка с конфискацией! - всплеснула руками Полина Зиновьевна.
- Мы же не имели к их делам касательства? - рискнул спросить Павел.
- Это плата за то, что нам позволят сохранить лицо. Да что там лицо! - просто остаться в живых. Вот, полюбуйтесь! - князь вытряхнул бумаги из принесенной папки на стол перед семьей.
По мере чтения Павел все больше чувствовал, как от ужаса у него встают волосы дыбом. Лиза, которую он ни капли не любил, но все же терпел, как мать своих детей, на пару с тестем представали перед ним ожившими чудовищами из страшных, очень страшных сказок.
Рядом заплакала мать.
- Это что же? Это они так с мальчиками?.. А я-то думала...
- Мы все на кого угодно думали, - ответил князь, сжимая руку жены, - Мне намекнули, что скачок способностей у Миши может быть тоже с этим связан.
- Сына не отдам! - ощерился Павел.
- Пугали, - отмахнулся старик, - Было бы что-то конкретное - разговор по-иному вели бы...
- Может лучше тогда Петру главенство передать? Или Андрею?
- Видит Бог, я люблю вас одинаково, но у Андрея одни гулянки на уме, с единственным заводом едва-едва справляется, а Петр клан не удержит - слабохарактерный. Им жена вертеть будет, не успеем оглянуться - Потемкиными останемся только по названию, кругом одни Политовы будут.
- Да уж...
- Так что сын, не на кого мне все, кроме тебя оставить. Прости старика, я виноват - поверил не тем людям, Лизку тебе навязал. Теперь вот расхлебывать еще эту кашу придется.
- Что теперь с Лизой будет?
- Ордер на арест подписан, но до утра будет лежать у императора в кабинете - это мне четко дали понять. Его величество не хочет расшатывать лодку дальше и предавать дело огласке, это еще по Гордеевым видно было - не зря же их смерти так обставили. Они же не только с нами, они еще и с Волковыми породниться успели. С Юсуповыми дела имели, а эти вообще сейчас у государя в фаворе. Так что нам дали возможность уладить все по-тихому. Слухи, конечно, пойдут, тут уж никуда не деться, но точно знать никто не будет. Потом, когда все немного успокоится, тебе жениться надо будет снова, тут траур нам на руку сыграет, можно будет поискать новых союзников.
- На этот раз я сам себе жену найду! - отрезал наследник.
Отец вскинулся было, но потом опять устало сгорбился и потух.
- Сам, так сам.
- Ну что, будем с Лизой разбираться?
- Тянуть нечего. Поля, ты иди к себе, незачем тебе на это смотреть.
- Ну, уже нет! Хочу этой змее в глаза взглянуть! Я же ее жалела всегда, думала, она из-за Паши такая, а тут... Еще про Мишу хочу спросить.
- Нет! - резко заявил Павел, - Нам ничего не надо знать про Мишу! Не было ничего и точка! Пусть весь этот кошмар вместе с Гордеевыми в могилу сойдет.
- Все равно я останусь!
- Ладно. Паша, распорядись, пусть приведут! И еще... я сам это сделаю. Твои руки должны остаться чистыми.
Опухшая от слез, неприбранная и непричесанная, запакованная в блокирующие браслеты Елизавета Михайловна представляла собой жалкое зрелище. Со дня начала следствия ее посадили под домашний арест, запретив наносить и принимать визиты, ограничив общение лишь самыми доверенными слугами, а после первых встреч с Милославским - предпочли заблокировать и без того невеликие силы женщины, опасаясь то ли побега, то ли еще чего. Почти три недели под блокираторами не только истощили княгиню, но и сильно повлияли на внешность - сейчас она выглядела лет на десять старше своего настоящего возраста.
- Что? Решились, наконец, объявить вердикт? Опять в деревню отправите? Или на сей раз не постесняетесь свои ручки самолично испачкать?
- Лиза! Как ты могла? - потрясая бумагами, обратилась к вошедшей Полина Зиновьевна, - Мальчики-то что тебе сделали?
- Какие еще мальчики?! Что вы мне приписываете? - попытка визгом отпереться от фактов выглядела жалкой, фальшь чувствовалась в каждом слове, каждом жесте. И привычная истерика на сей раз никак не подействовала.
- Поля, не надо, ты же видишь, все бесполезно, а у нас мало времени.
Потемкин-старший подошел к невестке - эту ношу он твердо решил взять на себя. Дальше все произошло молниеносно: внезапный выстрел из невесть откуда взявшегося в руках женщины пистолета проделал дырку в переносице свекра. Промахнуться с трех шагов было сложно даже для новичка, а Лиза еще и числилась неплохой охотницей. Вторая пуля просвистела в миллиметрах от уха Павла, а третий выстрел не дала сделать ворвавшаяся охрана: оружие выхватили, а саму сопротивляющуюся женщину мощным ударом отправили в угол, где она и затихла.
Помочь отцу было уже нельзя, это было очевидно с первого взгляда. Мать еще тормошила, пыталась вливать в остывающее тело жизнь, плача и крича, чтобы ей кто-нибудь помог, а Павел подошел к телу жены. Убийца меньше, чем на минуту пережила несостоявшегося палача: удар и последующее столкновение виском с выступом на стене стали для истощенной женщины фатальными.
Ворвавшийся в кабинет начальник охраны прервал всеобщее оцепенение. В единый миг, оценив обстановку, он запер двери, а двух незадачливых охранников, стоявших на коленях у тела князя, оглушил со спины. После чего уставился на Павла Александровича преданным взором:
- Какие будут указания?
Дальнейшее запомнилось Павлу урывками.
Вот он усыпляет мать и относит ее в личные покои, доверенная служанка из тех, что проверены-перепроверены, кивает в знак того, что позаботится о хозяйке.
Вот он усаживает остывающее тело отца в кресло вертолета, зачем-то стараясь, чтобы тому было удобно. Переодетое и избавленное от браслетов с блокираторами тело Елизаветы на площадку принес Упилков, он же зафиксировал его в салоне - касаться мертвой жены Павел физически не мог - начинало трясти.
Один из охранников имел корочки пилота вертолета и даже изредка использовался в этом качестве, что окончательно решило его судьбу. Второго устроили в салоне. Не желая парням дополнительных мучений, Павел лично остановил сердца обоих.
Вот начальник СБ приводит на площадку еще двоих, ни о чем не подозревающих подчиненных - они тоже составляют последний эскорт мертвому главе.
Когда и как Упилков переоделся в личный доспех и сел за штурвал, Павел уже не помнил. Зато зачем-то еще некоторое время стоял у ограды, махая рукой вслед улетевшему вертолету. Потом кто-то, вроде бы его же собственный слуга, завел в дом, избавил от испачканной кровью отца одежды и отправил в спасительный сон.
Спектакль удался, позор не вышел за пределы дома. Следственная бригада была своя же и против Упилкова пикнуть не смела. Император, появившийся на прощании, за закрытыми дверьми долго уточнял обстоятельства, гоняя Павла по одним и тем же вопросам, но в итоге дал согласие утвердить его главой. Условия были даже более лояльные, чем давались отцу, по крайней мере, квоту на алексиум император обещал оставить в прежних размерах. Он же благосклонно отмежевал детей Павла от Гордеевых, дав понять, что за грехи матери с них не спросят.
А пока приходилось кивать, благодарить и мечтать о моменте, когда можно будет скинуть траурный костюм и остаться в одиночестве.